Памяти Михаила Львовича Шифмана

Михаил Эфроимский (1979, 4)

Не будучи сейчас в силах подобрать все слова, какие должны быть сказаны в связи с уходом нашего Михаила Львовича, я позволю себе поделиться мыслями, с которыми, наверняка, согласятся многие.

Для нас, учеников Михаила Львовича Шифмана, было огромной удачей и счастьем встретить этого удивительного Человека. Если бы мне не довелось пересечься в этой жизни с Михаилом Львовичем и несколькими подобными людьми (К.И.Изотовой, Л.А.Киршнером, Л.Н. Чичкиной, А.Р.Майзелисом, В.И.Ильиным и другими) – я скорее всего полагал бы, что таких людей не бывает.

Оказалось, бывают. Испокон века подобных людей называли подвижниками. Встреча с таким человеком – драгоценный подарок. Проводы – оставляют по себе ощущение неотданного долга. Покорившись решению Судьбы, забравшей от нас Михаила Львовича, будем ей благодарны за то, что нам довелось его знать. Многие из нас несут на себе отпечаток его необычной личности. В школьные годы я воспринимал Михаила Львовича как мудрого, доброго и щедрого педагога, добротно учившего меня физике (что уже на так мало). Но по мере моего взросления к этому добавилось осознание главного: Михаил Львович стал для меня образцом человека, который служит своему делу, не думая ни о рабочих часах, ни о зарплате, – служит потому, что такова его внутренняя природа, и иначе он жить не способен.

Посмотрев "Дикое Поле" Калатозишвили, я поймал себя на мысли, что его главные герои – участковый милиционер и участковый врач – напоминают мне Михаила Львовича при всей их внешней на него непохожести. Как и он, эти люди служат своему делу не за зарплату, а просто потому, что по-другому у них не выxoдит.

Какая бы сиюминутная мода ни одерживала верх в жизни общества – вертикаль, демократия, рынок, опять вертикаль – общество будет пробуксовывать бeз хотя-бы небольшого количества бескорыстных подвижников. Не cтoИт село без праведника. Дорогой Михаил Львович! Низкий поклон Вам. Спасибо за всё.

Boris S. Medved (1977-90, teacher)

В конце марта в ответ на мои пожелания к Песаху я получил письмо от Михаила Львовича. Он радовался, что именно перед праздником его отпустили из больницы на выходные. Он верил в лечение и говорил, что к лету просто обязан быть "в полном порядке"…

Я давно восхищался его оптимизмом и мужеством: он не любил жаловаться, и мало кто знал, что уже около 15 лет речь шла об очень серьёзном нездоровье…

Заподозрил я неладное, когда после 9 Мая он – всегда абсолютно чёткий и надёжный в переписке (как и во всём!), - пожалуй, впервые не ответил на поздравления к своему самому любимому празднику… А когда ответа не последовало и на моё новое письмо в середине июня, я понял, что дела плохи…

Помню нашу первую встречу – перед 1977-м учебным годом… После разговора с А.Р. Майзелисом и К.И.Изотовой, когда решилось, что я буду преподавать в 30-ке, меня представили Михаилу Львовичу – тогдашнему председателю месткома… Мужчина средних лет в безупречном костюме поразил меня своим аристократизмом, и как мне показалось, более походил на референта министра, чем на школьного учителя… Помню, тогда же я подумал: настоящий учитель и должен именно так выглядеть…

Михаил Львович во всём и всегда был артистичен: во время объяснения и во время опроса, у доски и за столом – учительским и праздничным, в поездке с учителями и в разговоре с родителями учеников, на педсовете и в "курилке", при посещении его класса журналистами и губернатором…

Он даже ручку держал как-то по-особому… И уж, конечно, никто не умел так оформлять материал… А теперь, скорее всего, никто никогда и не сумеет…

Сегодня стало ясно, что то мартовское его письмо оказалось последним…

Да будет благословенна твоя память, дорогой Михаил Львович…

Владимир Марголин, Выпускник 1949 года.

Уходит наше поколенье,
И, вот, ушла твоя душа...
А все тревоги и сомненья
Уже не стоят ни гроша.

А в школе - был второй твой дом,
Наука заменяла веру!
Ты заряжал умом, трудом,
Ученики - твоя карьера!

Наука требует терпенья,
Труда и часто - задарма!
Уходит наше поколенье,
Интеллигенция ума!

Окончен путь земной, конечный,
Ушёл от нас в небесный дом.
Твоя душа навеки-вечно
Соединилась с большинством.

Но Твой запал, Твоё искренье,
Учеников Твоих - оплот!
Теперь другое поколенье
Твой Труд в грядущее несёт!

Июня 2010

Леонид Ильич Штутин, 1981

Светлая память! Михаил Львович - был лицом школы, вместе с Львом Андреевичем, Ароном Рувимовичем и Владимиром Леонидовичем! Учителям - с большой буквы Учителям - дана вторая жизнь в памяти своих учеников. Если в каждом из нас, учеников, останется кусочек Михаила Львовича - это лучшая память по нему!

Кац Эммануил Нохимович. Преподаватель рисования и черчения 30 школы 1958-1960г.

Дорогие коллеги и учащиеся .

С глубокой скорбью узнал о смерти выдающегося Человека , Выдающегося Учителя и моего Друга -Михаила Львовича Шифмана.
С первого дня его педагогической деятельности и до последнего дня его жизни мы были рядом. В далёком 1958 году я познакомился с Михаилом Львовичем, когда он пришёл в 30 школу. И с тех далёких пор наше знакомство переросло в дружбу.
Это был до конца преданный своему делу Человек.
На какие бы темы мы не общались всегда они переходили на тему его Дела, его Учеников. Как он гордился ими!
На таких самоотверженно влюблённых в своё ремесло людях покоится прошлое, настоящее и будущее цивилизации.
Мне очень горько осознавать, что Михаила Львовича нет больше с нами.
Но я знаю и верю ,что память о нём навсегда сохранится в сердцах всех ,кто был рядом с ним, кто знал его.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ .
ПУХОМ ТЕБЕ ЗЕМЛЯ, ДОРОГОЙ ЧЕЛОВЕК!

Геннадий Гор, 1999г

Не стало Шифмана…

Отсюда, из-за океана, как-то особенно не верится в это: он же там в России, в Питере, в своей уютной квартире на восьмой линии, по-другому и быть не может…

Я счастливый человек. Думаю сейчас об этом. Вспоминаю наш 8-1, (9-1, 10-1, наконец 11-1) класс, счастливые четыре года. У меня не укладывается в голове, когда кто-то говорит, что он не любит свои школьные годы. Я уверен, что среди моих одноклассников таких нет. В частности потому, что мы учились у Шифмана.

Третья часть класса пошла после школы на физфак. Я говорил много раз, что первым из тех людей, которые определили мой выбор в пользу физфака и физики в целом, был Шифман. Помню, как в 11-ом классе мы все бегали в Горный институт на вступительные олимпиады. Были они по субботам, днём. И чтобы попасть на них, необходимо было сбежать с физики, стоявшей последним уроком (Шифман всегда одним из своих рабочих дней выбирал субботу, любил её). Мы дружно отпрашивались, а Шифман с тоской на лице говорил «ребята, зачем вам это надо, ну вы же всё равно не пойдёте в Горный институт». А я говорил, что я пойду (и правда собирался идти туда, агитируемый моим отцом, геологом). И не пошёл. А пошёл на физфак. Почему? Потому, что физика казалась мне безумно интересной. А сделал таковой её, конечно, Шифман.

Один мой друг, что тоже учился у Михаила Львовича, говорил мне, что простить не может ему то, что тот привил ему тягу к физике. Говорил, что после уроков Шифмана, вместо того, чтобы пойти на юрфак, он пошёл на физфак, что есть, конечно, полное безумие.

Я плохо помню, как я учился в школе. Столько всего связанного с тридцаткой было после, что всё смешалось в кучу. Остались отдельные воспоминания. Помню Эйнштейна на стене (кто же его не помнит, он производил какое-то ярчайшее впечатление), помню, мы его даже воспели в песне на последнем звонке. Помню лекции Шифмана, он потрясающе рассказывал, какие-то факты, а главное понимание каких-то явлений отложилось в голове на всю жизнь с тех самых пор. Помню как Шифман рисовал, приговаривая, что сначала мы должны дождаться, когда он закончит рисунок, а затем уже срисовывать (никогда, кажется, не дожидались). Каждый его рисунок был произведением искусства во множестве цветов (где только можно было найти в 90-ые годы столько разноцветных мелков?). А его почерк? Я пытался его копировать. И не я один.

Хорошо помню экзамен по физике в девятом классе, точнее помню хорошо пересдачу, ибо экзамен я провалил (как так вышло – не знал, полагаю, и тогда). Помню, за окном лето и солнце, а Михаил Львович сидит со мной в кабинете (почему-то не в своём, а в кабинете компьютерной физики) и ласково со мной беседует. Я не был отличником, но помню, что в нём читалось удивление «как же так не сдать с первого раза экзамен».

Будет нечестно идеализировать школьные воспоминания, не любил я его «опросы». Шифман практиковал такую систему: треть класса садиться на отдельную колонку парт, тянет билеты с задачами (часто качественными) и пишет весь урок этот самый «опрос». Оставшиеся две трети – слушают лекцию, пишут конспект. Причём часть народа пишет конспект под копирку, дабы передать материалы тем, кто пишет опрос. Система интересная и удобная: выборочный контроль держит учеников в постоянной готовности «а вдруг сегодня мне писать опрос?». Однако, мне всегда было интереснее слушать лекции, чем писать опрос, и очень меня это отвлекало и злило.

Что я по-настоящему любил в его уроках, так это «вопросы на пятёрку». Система простая: классу задаётся вопрос, как правило, в процессе объяснения нового материала, всегда нетривиальный и всегда интересный. Ученики тянут руки и пытаются ответить. Чем отличались эти вопросы от обычных вопросов, задаваемых многими учителями на уроках, так это тем, что ответ нельзя было ни знать, ни угадать. Надо было думать, чтобы прийти к нему. Было безумно интересно не только получить пятёрку, не только высказать свои домыслы, но и слушать, что скажут твои одноклассники, наблюдать их логику, следить, как работает их мысль.

А потом школа кончилась, а физика стала моей профессией. На первых курсах я редко заходил в школу, мало общался как с Шифманом, так и с остальными учителями. А на четвёртом курсе жизнь сложилась так, что я стал преподавать физику в школе №224. Стоит ли говорить, что моей «библией» тогда были конспекты Шифмана.

Летом 2004-ого, после двух лет работы, я решил покончить со школой 224, да и, быть может, с преподаванием в школе вообще. Июньским днём я забрёл в тридцатку (ещё на Шевченко), курил и пил кофе в «курилке» с Шурухиным и Юргенсон. И как-то вышло так, что они спросили, не хочу ли я поработать в тридцатке, взять два седьмых класса. Мне кажется, что я согласился мгновенно. Здесь же оказался и Михаил Львович, который мне очень обрадовался и всячески поддержал мою кандидатуру. Так начался второй период моего общения с Шифманом. Я счастлив и я горд, что я работал вместе с этим человеком.

Помню, когда начался учебный год, и в «курилке» все были в сборе, Шифман представил меня (хотя большая часть присутствующих, и так, знала меня, а я, и так, знал большую часть). И добавил, что я не должен церемониться, что здесь не принято по имени-отчеству и на «вы», а все называют друг друга на «ты» по имени. Это было очень трогательно, до сих пор улыбаюсь, как пытаюсь представить, что называю его Мишей.

Наши рабочие дни в школе не всегда совпадали с Михаилом Львовичем. Я звонил ему домой и делился впечатлениями, спрашивал его совета, а бывало просто говорили о том о сём. Я заходил к нему на уроки всего раза два. Как Шифман ведёт уроки, я хорошо помнил со школы. Я работал по его конспектам, брал его подборки задач, он с огромным удовольствием делился со мной. В общем, продолжал быть моим учителем. Конспекты Шифмана восхищали меня всегда, и один из них – машинописный конспект за 8-ой класс, на пожелтевшей уже давно бумаге, я отсканировал и привёл в вид, подобающий XXI веку. Михаил Львович был рад получить диск с этим материалом, и последний свой 8-ой класс вёл по моим распечаткам. Восьмые классы мы вели тогда параллельно.

Когда в 2006-ом, восьмые классы стали девятыми, я вынужден был покинуть тридцатку, и учительство вообще (в 2006-ом я поступил в аспирантуру, и в 2006-ом же родилась Сашка). На этом, конечно, моя дружба с Михаилом Львовичем не прервалась. Мы встречались несколько раз: в школе, когда он ещё работал, у него, когда он уже вышел на пенсию, и в школе тоже… Выйдя на пенсию, Шифман, как мне кажется, не сильно реже стал бывать в школе: все школьные новости я узнавал от него. Мы регулярно перезванивались.

В апреле 2009-ого я защищал свою кандидатскую. Я подумал, что Михаилу Львовичу может быть приятно получить от меня весточку по почте, и, рассылая авторефераты, я оправил экземпляр и ему. Вскоре он позвонил мне и спросил не возражаю ли я, если он придёт и на само мероприятие. Было очень отрадно видеть его там. Должен признаться, мне неловко было перед ним за свою защиту – рассказывал я быстро и непонятно, т.е. полностью противоположно тому, как рассказывал о чём-либо сам Шифман.

Летом после защиты я ждал своей американской визы, мы встречались один, кажется, раз, у него дома. Говорили обо всём: о будущем его и о моём. Очень любил я бывать у него, садиться в кресла друг напротив друга и беседовать не спеша, поддаваясь размеренному ритму его речи. Михаил Львович рассказывал, как он, наконец, наслаждается свободой не вставать рано утром и смотреть поздней ночью футбольные матчи. Но, конечно, говоря о себе, он больше говорил о школе.

В августе я уехал в Штаты. Трудиться учёным. Стал крупинкой в бурном потоке утечки мозгов. С Михаилом Львовичем мы регулярно переписывались, а иногда и общались в скайпе. В апреле, когда я приезжал на несколько дней в Россию, должны были встретиться. Но Шифман был в больнице ("на боевом посту", как писал он). И мы не встретились. Корю теперь себя за это.

После этого я писал ему два раза и он мне раз. В начале июня. И вот теперь не верится, что написав ему вновь, я не получу ответа.

Не зная Шифмана, можно сказать, что человек прожил длинную жизнь, многое сделал, и покинул нас уже выйдя на заслуженный отдых. Жизнь свою он прожил для нас – своих учеников. Михаилу Львовичу было 72 года, почти 50 из которых он проработал в тридцатке. Что поражало в нём – за те 16 лет, которые я его знал, он не старел, был всегда энергичный, всегда элегантный. Таким он останется в нашей памяти.

Говорить, что он что-то не успел – значит лукавить. Он воспитал огромное количество учеников, каждый из которых, я уверен, с теплотой вспоминает его. Чего Михаил Львович не успел – он не успел пожить «для себя». Отдал всего себя нам.

В заключение приведу его письмо, которое он писал мне 6-ого июня. Там нет ничего личного, и я уверен, что сам Михаил Львович не был бы против его публикации.

Г. Гор,
11-1 класс 1999г


Геночка, дорогой! Как ты знаешь, я с ноября прошлого года "мотал срок" в больнице с очень небольшими "передышками". Увы! - твой приезд пришёлся на самое длительное "заключение" - с середины апреля до начала июня, когда меня не выпускали домой даже на выходные! В настоящее время я отпущен домой на лето, а осенью надо будет снова сдать анализы и показаться врачам на отделении в 1 МЕДе. Теперь мне нужно, как можно скорее, "вернуться" к прежнему, привычному образу жизни, а главное - побольше ходить, а то там я вёл "сидячий, лежачий образ жизни", мало двигался и чувствую, что несколько "атрофировался" мой опорно-двигательный аппарат (так, например, я ощущаю некоторый "напряг" при подъёме по лестнице или при подъёме из положения "присед" . Завтра собираюсь идти в школу, чтобы помочь коллегам принять в 9-ом классе переводной экзамен - это ПОСЛЕДНИЙ УСТНЫЙ экзамен, ибо с будущего года все экзамены станут письменными(ЕГЭ)... У физиков - очередная "смена декораций": уходят два преподавателя (наши выпускники - студенты физфака, им надо писать диплом), но наши договорились с двумя другими выпускниками, так что "преемственность" сохраняется. О том, что происходит в школе при новом руководстве, знаю понаслышке от совершенно разных людей, так что пока трудно судить о том, КУДА и КАК направлен "вектор грядущих преобразований". Знаю, что уходит Долотова (фактически её уже проводили), из "могикан" пока осталась только Рогозина, но и у неё, похоже, есть "трения" с руководством, так что, как говорится, "будем посмотреть"... Шурухин становится районным методистом по физике - без "отрыва от основной учительской работы (это его решение, хотя я, будь на его месте, возможно, засомневался бы)... А впереди целый месяц показа Чемпионата мира по футболу в ЮАР - нам покажут все 64 матча по общедоступным каналам бесплатно!.. Надо бы позвонить своим выпускникам-спонсорам - как там обстоят дела с переизданием Методического пособия по МЕХАНИКЕ("Алгоритмы" . Короче: начинается ПРИВЫЧНАЯ, НОРМАЛЬНАЯ жизнь... Привет твоим девочкам, а тебе - Удачи в научных трудах. Пиши(стучи), я готов к общению. Обнимаю. Твой МихЛь

Александр Шишлов, 1972

Скорблю и соболезную.
Михаил Львович создавал и хранил дух «тридцатки»...
Он сам в значительной степени был этим духом.

А.Шишлов, выпускник 1972 г. Председатель Комитета по образованию и науке Государственной Думы 1999-2003 г.

Михаил Иванов, 1964 (239)

Дорогие коллеги!
Примите наши соболезнования.
С уходом Михаила Львовича осиротела не только "Тридцатка". Конечно, смерть одного из создателей такой школы - всегда боль и потеря не только для ее учеников, выпускников, учителей. Михаил Львович был знаменитым учителем "Тридцатки", но он был и "человеком города" и даже "человеком мира", так уж сложилось. Про него говорили "физик", а он был просто редким человеком. Мы были коллегами, но, кажется, ни разу не поговорили собственно о физике. Это вовсе не обязательно для людей "одной крови".
Вместе с вами Михаила Львовича будут помнить выпускники 239-ой школы и учителя "Физико-технической школы" - от имени которых я вам пишу в этот скорбный день.

Михаил Иванов, выпускник 239 (1964г.),
учитель физики в 239 и в ФТШ, директор лицея ФТШ.

Саша Гинзбург (1979, 5)

Михаилу Львовичу Шифману

ЭПИТАФИЯ

Никогда. - Жестоко - и печально. -
Мелом не испачкает рукав
Человек, стоящий вертикально
В восходящих в небо облаках.

Никогда. - Уверенным и тихим -
Голосом за мыслимый барьер -
Силой, развиваемою вихрем
Восходящих к звездам атмосфер

Навсегда. - Лицом перед рассветом -
Над чертой, что мелом провели,
Предстоящий пред огнем и светом
Человек из Неба и Земли.

02.07.2010